«У меня тоже есть история о своём шансе стать бездомной.
От неизлечимой болезни (онкология) умерла мама, когда мне было 13 лет. Так называемый биологический отец жил с другой семьёй в другой республике и моей жизнью не интересовался.
Ближайшими родственниками были 2 дяди, мамины брата. Оба жили в Киргизии. Старший — семьёй с женой и двумя взрослыми дочерьми, младший — бессмейный.
После смерти мамы дяди забрали меня в Киргизию, якобы чтобы растить и воспитывать как дочку. При этом официальным опекуном стал младший дядя, а жила я в семье старшего.
Родственники говорили, что в Кирове у меня родни нет, нам надо держаться вместе, а значит, поменять кировскую квартиру, доставшуюся в наследство от мамы, на квартиру во Фрунзе. Согласившись с их доводами, Я ДАЛА СОГЛАСИЕ НА ОБМЕН.
Далее тётя, жена дяди, завела речь о том, что до совершеннолетия я не имею права жить одна. Не могла бы её дочь, моя двоюродная сестра, пожить в моей квартире после обмена до моего совершеннолетия? А то она работает во Фрунзе, а семья дяди живёт в посёлке, далеко добираться до работы. Что ж, и на это я согласилась.
Однако обмен застопорился на месяцы. Квартира во Фрунзе, что нашли дяди на обмен, по некоторым параметрам была лучше кировской, а потому её хозяин потребовал доплату в огромной сумме. Дяди, естественно, шли в отказ.
Параллельно я стала родственникам обузой, и они определили меня в ИНТЕРНАТ. Что творилось там — тихий ужас! И я стала оттуда СБЕГАТЬ. Сначала просила родственников забрать меня оттуда, а когда поняла, что не нужна им, стала просить увезти меня обратно в Киров. Пусть и там бы я жила в казённом учреждении, зато рядом со своей квартирой.
После очередного побега старший дядя задал мне вопрос: «А как же другие живут в интернате?» Ответила, что и другим тоже там не нравится. И стала приводить конкретные примеры: такая-то девочка просит своего отца забрать её оттуда, а другая просит о том же своих родственников. На что дядя молвил: «Так говорят те, у кого есть свой дом, А У ТЕБЯ НЕТ СВОЕГО ДОМА». Эта фраза очень долго преследовали меня и не давала покоя.
«Как это у меня нет своего дома, РАЗВЕ КИРОВСКАЯ КВАРТИРА — НЕ МОЙ ДОМ?»- мыслила я. И вспомнила о просьбе тёти. «Ну уж нет, двоюродная сестра мою квартиру не получит! Не жирно ли будет: она в моей квартире, а я — в интернате».
Из интерната родственники переправили меня в ДЕТДОМ, где тоже мёдом не мазано, но в сравнении с интернатом лучше. Главное — сельская школа, где детдомовцы учились вместе с семейными детьми, — этакое окно в мир.
Тем временем родственникам как-то удалось договориться с хозяином фрунзенской квартиры, и они снова завели со мной разговор об обмене. Но тут Я НЕ СОГЛАСИЛАСЬ. В детдоме долго обдумывала ситуацию и твёрдо решила после окончания школы (благо, здесь у меня появилась возможность закончить 10 классов, а интернат был только восьмилетний с логичным переходом в ПТУ с обязательной отработкой по его окончании) ВЕРНУТЬСЯ В КИРОВ ПОДАЛЬШЕ ОТ ТАКИХ РОДСТВЕННИКОВ!
Последние, будто прочитав мои мысли, стали уверять меня, что двоюродная сестра там жить не будет. И даже свозили меня на обзорную экскурсию фрунзенской квартиры. Но я твёрдо стояла на своём: НИКАКОГО ОБМЕНА.
После окончания школы ВЕРНУЛАСЬ В КИРОВ, ГДЕ ЖИВУ ДО СИХ ПОР. А наличие своего жилья позволило учиться там, где хочу — в ВУЗе, а не ПТУ с общежитием и гос.обеспечением.
Те, кому рассказывала свою историю, поражались моей, тогда ещё подростка, СТОЙКОСТИ В ОТСТАИВАНИИ СВОЕГО ЖИЛЬЯ. Окажись я посговорчивее, родственники после обмена квартиры на Фрунзе прописали бы там свою дочь, а мне бы заявили: «Она прописана в этой квартире и будет жить там. А ты себе квартиру заработай, а пока поживи в общежитии».
А одна приятельница призналась, что ей бы не хватило духу перечить взрослым родственникам. Моя история (у неё есть продолжение) закончилась хэппи эндом. НО СКОЛЬКО ДЕТЕЙ И ПОДРОСТКОВ РЕАЛЬНО ОСТАЮТСЯ БЕЗ ЖИЛЬЯ БЛАГОДАРЯ ДРАЖАЙШИМ РОДСТВЕННИКАМ! Мне ещё повезло, что законы СССР реально защищали мои права, связывая руки ‘родным’.
А в нынешнее продажное время можно купить всё, что угодно, вплоть до психиатрического диагноза подопечного — такую попытку мои дражайшие предпринимали, но в СССР она потерпела фиаско. Врач, к которому они обращались, побоялся уголовной ответственности, т.к. заключение о психической невменяемости решается комиссионно.»
